Спускаюсь в большой носовой кубрик - Кузе, рулевому, смену разбудить. Храп. Стон. И враз… кубрик подпрыгнул от мощного взрыва! Пулей на мостик. Пар из котельной; волны через кормовой мостик; механик Киртс над пропастью, где была корма, в белых кальсонах (кормы с пушкой нет). Все это фиксируется в какие-то доли секунды.
Мимо нас - белое привидение - транспорт "Минна"…
- Сигнальщик! На "Ударник": имею пробоину (кормы нет!), - диктует Гриша, - прошу оказать помощь.
"Ударник" разворачивается (на минном поле) пытается подойти к нашему тонущему левому борту. Проснулись-опомнились пассажиры. Как вода с плотины - снесли леерные стойки, хлынули (тральщику удалось стукнуться в наш борт) на палубу ТЩ, мимо, на палубу, мимо! Борта кораблей сплющивают упавших…
Пытается командир "Ударника" еще раз подойти, но его отбрасывает волной (семь баллов).
- Саша, - говорит Жора-лейтенант, - посвети спичкой, посмотрим место, где тонем. Так…. Банка Кальбодагрунд, справа -
Юминданина…
Глубина 65 метров. Штурман привязывает к рулону с картой грузик. Спокойствие лейтенанта передается и мне, я перестаю
дрожать (корабль держится!) Мы обнимаемся…
На шкафуте - боцман, катер. Люди обсели - катер о фальшборт!
Два лейтенанта армейских с пистолетами в руках возле кучи спасательных поясов, собираются палить друг в друга. Климов:
- Возьми фланельку, хочешь - бушлат! (И этот, как те лейтенанты).
А корабль держится! Никого на носу. Осталось до "купели" метра полтора…
- Мама, мамочка!…
После рассказывал Бумберс: "Мы… это, когда было мера три до "Ударника", прыгнули. Я, Данилушкин, Крастыньш. Простояли до Гогланда - негде было сесть, столько людей спасли матросы…".
Рассказывает Петя Акентьев: "Я тоже сделал сальто, но… попал за борт, между двух корпусов. Как меня не раздавило,
не сделало из мене блин - удивляюсь. Ору. Подали с "Ударника" конец, я уцепился за него зубами, как вошь за кожух!".
Жора-лейтенант: "Документы утопил, не знаю, что делать? Смотрю - механик Киртс пояс надевает… Вместе прыгнули за борт, волны разбросали нас. Вдруг слышу голос Гриши. Шлюпка на гребне волны! Кричу, захлебываюсь… Замерзаю,
чувствую - конец. Нащупал пистолет в кармане, но пальцы не подчиняются… теряю сознание. Потом - шум! Шум мотора слышу! Морской охотник! Кричу… Подобрали".
Комиссар Фролов: "… Кажется, не помню, я за какой-то ящик ухватился, потерял сознание. Как иголку в сене, нашел меня "Ударник". Ефимов, командир, старый мой приятель. Спасибо ему".
…Мешают валенки. Начинаю стаскивать их, захлебываясь, под водой. Пробкой вверх, на трехметровую волну! Руки - грабли, молочу локтями подальше от корабля, а то утянет за собой. Вокруг - головы, ящики…
- Маруся, - кто-то кричит, - прощай!
- Вставай, проклятьем…- голос тонкий, обрывается.
- В господа…в адмиралов…Не умеют воевать! Аааа!
Теряю сознание. Очнулся от грохота:
"Вирсайтис" - вертикально (все с него осыпалось)… На фоне луны. Постоял
так с минуту и… пошел вниз, как решившийся на все самоубийца. Тихо стало. Никто не поет, не ругается. Кто-то рядом хекает…Двое вгимнастерках. Глаза красные, навыкате, - хватают меня за ноги, за шею…
- А ну, отлупись на два лаптя в сторону! - кричу акентьевскую фразу и ухожу с этими двумя под воду. И там, вопреки психологии утопающих, они меня упускают.
…Звездочка. Маленькая, но яркая. Низко так, кажется, метров десять до нее. Венера? Марс?
Я из седых глубин земного горя
Лицом тянулся к утренней звезде…
Все, хватит! Не на что больше надеяться, все наши корабли ушли. Руки по швам - пошшел вниз. Страшно быстрое кино крутит передо мной жизнь: мама повязывает платок (у меня болят уши), Галка целует, привстав на цыпочки, технорук Петровский (в военном) смотрит мне в глаза…
Нет, нет! Если каждый вояка будет так легко сдаваться… Выталкиваю себя! Глубоко, однако, я уже успел утонуть.
Хватаю, как рыба, воздух…Винты! Проворачиваются, "живые". От винта! На корме… Не по-нашему написано... Неужели немцы подбирают? Нет уж, сучки, лучше я сам… Гребу локтями… А что же там написано? Да… это же "Лайне"!
- На "Лайне"! Спасите! - кричу. (Слева, на луне, черные головы-валуны. Цепляются зубами за поданные концы, срываются…)
- Спасите!
- А ты кто такой? - почему-то спросили с мостика.
- Сигнальщик с "Вирсайтиса"!
Бросили спасательный. Меня стало ветром относить от корабля. Бросают круг. Смотрю: шлюпка на талях по правому борту. Я к ней. Два человека качаются вверх-вниз. Уловил момент - раз! - локтями за борт.
- Забрасывай ноги! - кричат.
- Нет ног, отморозил, кажется.
- У нас все равно нет врача! - пьяный голос.
Набрасывают, однако, под мышки петлю. Все. Выключился.
Снится: кто-то подбрасывает меня вверх. Больно.
Возвращаюсь к жизни. "Подорвались, подорвались!" - слышу. Открываю глаза: красноармейцы сбились у люка, лезут друг на дружку… Паника. Бежать не хочется. И не могу: все тело - сплошная рана. Осматриваю себя, как та английская бабка у Маршака: ей-богу, это не я! Я на решетках над котлом, в валенках, в белых брюках, гимнастерка с ефрейторской штукой в
петлице, на голове полотенце…Уши потрогал: волдыри. Возвращаются на прежние места красноармейцы: это был не взрыв - шуровку уронили в кочегарке! Нервы… А вот это уже настоящий взрыв! Но никто никуда не побежал. Узнали: канлодка "Волга" подорвалась. Но идет самостоятельно. На мертвых ногах спускаюсь с просушки вниз.
- О, явление Христа народу! Жив, крестничек? - радостно шумит чумазый, пьяненький слегка кочегар. - Я - Ваня! А ты?
- А я - Саня!
- Елочки! Я думал - хана тебе. Честно. Пульс пропал, положили тебя на юте к тем…. Которым все равно, где лежать. Между прочим, там лежит ваш старшина 2-й статьи, комендор, Потатуев, кажется, его фамилия? В живот чем-то… Кричал, просил добить… Так вот, лежишь ты там, а мне обидно: чуть не накрылся из-за тебя. Вынул тебя из кучи и давай тебе искусственное дыхание делать. Даже паром тебя из шланга подогревал! Учти. Может и меня когда из беды вынешь, война-то, видать, длинная будет. Тут еще ваши есть. Идем, покажу.
Открываю дверь… Яркий, прекрасный свет над столом! Кузя, Лобанов бросаются целовать, предлагают выпить. Что-то синее (денатурат)? Я плачу…Заводят патефон.
Бей, винтовка,
Метко, ловко…
Какая прекрасная песня! Самая лучшая на свете…
- Эсминец, эсминец по курсу! А наших здесь нет… - разнеслось по канлодке.
"Лайне" все свои снаряды давно уже раскидала. Еще на Ханко. Туман. Впереди - силуэт большого корабля. Что-то будет?.. Лобанов:
- Товарищи! Тише! Это же мой танкер! Он здесь еще с августа, когда из Таллинна шли, дрейфует… Не хочет тонуть,
как человек…
Все облегченно вздохнули (но… командиры-то, по-моему, должны были знать место притопления танкера? Должны!).
Новая беда: открылся Гогланд, а обогнуть его - нет паров, все сгорело в топке. Снова бросают ребята в огонь кто
что: бушлаты, шинели, ломают сохранившееся дерево надстройки. Эсминец "Свирепый" встречает нас. Раньше бы встретил, когда без хода были. Ну, ладно. Как говорится, как бы бабка ни хворала, лишь бы к сроку померла. Дошли!
А морозец-то того…. Хорошо, хоть гора от ветра закрывает. Командование острова поселило нас, утопленников, на отдых в помещение…не то финский домик, не то сарай. Солома!
Зарываемся, как в детстве, согреваемся помаленьку. Ожили ребята, робкая радость в глазах. И печаль. Сколько товарищей потеряли...
Спасибо Баиру