Узрите вечную славу Джетфайра!
Стихи Юрия Борисова
читать дальше1. Белая песня
Все теперь против нас, будто мы и креста не носили.
Словно аспиды мы басурманской крови,
Даже места нам нет в ошалевшей от горя России,
И Господь нас не слышит - зови не зови.
Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиду,
Ждем холопскую пулю пониже петлиц.
Вот уж год, как Тобольск отзвонил по царю панихиду,
И предали анафеме души убийц.
И не Бог и не царь, и не боль и не совесть,
Все им "тюрьмы долой" да "пожар до небес".
И судьба нам читать эту страшную повесть
В воспаленных глазах матерей да невест.
И глядят нам во след они долго в безмолвном укоре,
Как покинутый дом на дорогу из тьмы.
Отступать дальше некуда - сзади Японское море,
Здесь кончается наша Россия и мы.
В красном Питере кружится, бесится белая вьюга,
Белый иней по стенам московских церквей,
В белом небе ни радости нет, ни испуга,
Только скорбь Божьей Матери в белой лампадке.
1967-1968
2. Перед боем
Закатилася зорька за лес, словно канула,
Понадвинулся неба холодный сапфир.
Может быть, и просил брат пощады у Каина,
Только нам не менять офицерский мундир.
Затаилася речка под низкими тучами,
Зашептала тревожная черная гать,
Мне письма написать не представилось случая,
Чтоб проститься с тобой да добра пожелать.
А на той стороне комиссарский редут - только тронь, а ну! -
Разорвет тишину пулеметами смерть.
Мы в ненастную ночь перейдем на ту сторону,
Чтоб в последней атаке себя не жалеть.
И присяга ясней, и. молитва навязчивей,
Когда бой безнадежен и чуда не жди.
Ты холодным штыком мое сердце горячее,
Не жалея мундир, осади, остуди.
Растревожится зорька пальбою да стонами,
Запрокинется в траву вчерашний корнет.
На убитом шинель с золотыми погонами.
Дорогое сукно спрячет сабельный след.
Да простит меня всё, что я кровью своею испачкаю,
И все те, обо мне чия память, крепка,
Как скатится слеза на мою фотокарточку
И закроет альбом дорогая рука.
3. По зеленым лугам и лесам...
По зеленым лугам и лесам,
По заснеженной царственной сини,
Может, кто-то другой или сам
Разбросал я себя по России.
Я живу за верстою версту,
Мое детство прошло скоморохом,
Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.
Моя радость под солнцем росой
Засверкает в нехоженых травах,
Отгремит она первой грозой,
Заиграет в глазах браговаров.
Моя щедрость - на зависть царям
Как награда за боль и тревоги.
Теплым вечером млеет заря
Над березой у сонной дороги.
Я тоску под осенним дождем
Промочил и снегами забросил,
И с тех пор мы мучительно ждем,
Долго ждем, когда кончится осень.
Свою ненависть отдал врагу,
Сад украсил я нежностью легкой,
А печаль в деревянном гробу
Опустил под "аминь" на веревках.
Моя жизнь, словно краски холста, -
Для того, чтобы все могли видеть.
Оттого моя правда чиста:
Никого не забыть, не обидеть.
Мое счастье в зеленом пруду
Позапуталось в тине замшелой.
Я к пруду непременно приду
И нырну за ним с камнем на шее.
4. Справа маузер, слева эфес
Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали.
И неслышно шла месть через лес
По тропинкам, что нам незнакомы.
Гулко ухал кулацкий обрез
Да ночами горели укомы.
Не хватало ни дней, ни ночей
На сумбур мировой заварухи.
Как садились юнцы на коней
Да усердно молились старухи!..
Перед пушками, как на парад,
Встали те, кто у Зимнего выжил...
Расстреляли мятежный Кронштадт,
Как когда-то Коммуну в Париже...
И не дрогнула ж чья-то рука
На приказ, что достоин Иуды,
Только дрогнули жерла слегка,
Ненасытные жерла орудий.
Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали...
5. Жестокий романс
Она была девочка Надя,
А он был путеец-студент.
И часто, на Наденьку глядя,
Он ей говорил комплимент:
- Ах, какие у вас локоточки!
Какой у вас пламенный стан!
С фуражки своей молоточки
За ваш поцелуй я отдам.
И часто в Елагином парке
Бродили они, как в раю.
И Наде он делал подарки,
Не глядя на бедность свою.
Но в Надю большую тревогу
Вселял его скорый отъезд -
Железную ставить дорогу
Он ехал в Уржумский уезд.
В далеком трактире сибирском
С подрядчиком он закусил,
Под рокот гитары забылся,
С цыганкой любовь закрутил.
Летели, шурша, сторублевки,
Как рой легкомысленных пчел.
И вот он с похмелья в "Биржевке"
Отдел происшествий прочел:
"Вчерась Полякова Надежда
Спрыгнула с Тучкова моста.
Ее голубая одежда
Осталась на ветках куста..."
И с криком рванулся путеец,
И ровно четыре часа
В трактире рыдал, как младенец,
И рвал на себе волоса.
И бросился в обские волны
Убийца и бывший студент.
И были отчаянья полны
Глаза его в этот момент...
"Ах, какие у вас локоточки!
Какой у вас пламенный стан!
С фуражки своей молоточки
За ваш поцелуй я отдам".
6. Поединок
Жадные пальцы на скользкие карты легли,
И закружился с Фортуной в обнимку Обман,
Ожили в штосе десятки, вальты, короли, -
Двое играли, поручик и штабс-капитан.
И загулял по душе недобор-перебор...
А может, виною был спрятанный туз в рукаве?
Горькою фразою вызлился карточный спор,
Ярым багрянцем по вешней осенней листве.
Плотно ли ненависть ваши закрыла глаза?
Всё ли готово у вас, господа, для стрельбы?
Нечего вам на прощанье друг другу сказать,
Глупые пули нацелены в гордые лбы.
Юный поручик с пробитою грудью лежит.
Смехом неистовым зло разрядился Изъян.
Жизнь погубивший - ты ж прав не имеешь на жизнь.
Вот и пустил себе пулю под сердце наш штабс-капитан.
Их схоронили. В молчании пили вино.
Лучше бы им поделить куражи в кутеже.
Свечи горели, но было на сердце темно,
Свечи горели, но холодно было душе.
Друг мой, ты в смертную вечность не верь,
Утром с оконца тяжелые шторы откинь.
Солнечным зайчиком в душу заглянет апрель,
Небо подарит пьянящую звонкую синь.
7. Пасьянс
Что сидишь допоздна, жжешь свечу над пасьянсом?
Сердцу хочется верить, что это не блеф:
Очарован тобой, опьяненный романсом
Твой бубновый король пал к ногам дамы треф.
И ты сияешь вся улыбкою счастливой,
И в сердце нет тревог, и сладостно душе...
О, как тебе легко быть молодой, красивой!
И всё желанное свершилося уже.
А к обедне опять ты спешишь деловито,
Где на паперти те же старухи стоят,
В черном платье своем, что давно уже сшито,
Пряча в черной вуали отрешенный свой взгляд.
Вновь ладаном дохнет величье золотое,
И рыжий бас попа бедой дрожит в тебе.
И ставишь ты на круг морщинистой рукою
Свечу за упокой, за короля бубей.
8. Ностальгическая
Заунывные песни летели
В край березовой русской тоски,
Где над детством моим отзвенели
Петербургских гимназий звонки.
Под кипящий янтарь оркестрантов,
Под могучее наше "Ура!"
Не меня ль государь-император
Из кадетов возвел в юнкера?
В синем небе литавры гремели
И чеканила поступь война.
И не мне ли глаза голубели
И махала рука из окна?
Мчались годы в простреленных верстах
По друзьям, не вернувшимся в ряд,
Что застыли в серебрянных росах
За Отечество и за царя.
Не меня ли вчера обнимали
Долгожданные руки - и вот,
Не меня ли в чека разменяли
Под шумок в восемнадцатый год?
9. Голубые лошади
Как по Красной площади –
Алый пыл знамён.
Голубые лошади,
Красный эскадрон.
Вслед глядели девушки,
Заслонясь рукой.
Только до победушки
Ой как далеко.
Там Шкуро и Мамонтов,
Врангель и Колчак
За царя Романова,
За своих внучат,
За обиду острую
Бьются ретиво.
Да ещё за Господа
Бога самого.
Ой, куда ты конница
Правишь копыты?
Ой, не скоро кончится
Девятнадцатый...
Запахами ночь шалит
Шпорный перезвон...
Голубые лошади,
Красный эскадрон.
Вариант, который исполняет Жанна Бичевская под названием «Перед пушками, как на парад»
Перед пушками, как на парад,
Встали те, кто у Зимнего выжил...
Расстреляли мятежный Кронштадт,
Как когда-то Коммуну в Париже...
Ведь не дрогнула ж чья-то рука
На приказ, что достоин Иуды,
Только дрогнули жерла слегка,
Ненасытные жерла орудий.
Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали...
И неслышно шла месть через лес
По тропинкам, что нам незнакомы.
Гулко ухал кулацкий обрез
Да ночами горели укомы.
Не одну за верстою версту,
Мое детство прошло скоморохом,
Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.
По зеленым лугам и лесам,
По заснеженной царственной сини,
Может, кто-то другой или сам
Разбросал я себя по России.
Я тоску под осенним дождем
Промочил и снегами забросил,
И с тех пор мы мучительно ждем,
Долго ждем, когда кончится осень.
Свою ненависть дал я врагу,
Сад украсил я нежностью легкой,
А печаль в деревянном гробу
Опустил под "аминь" на веревках.
Моя радость под солнцем росой
Засверкает в нехоженых травах,
Загремит она первой грозой,
Заиграет в глазах браговаров.
Мое счастье в зеленом пруду
Позапуталось в тине замшелой.
Я к пруду непременно приду
И нырну за ним с камнем на шее.
Перед пушками, как на парад,
Встали те, кто у Зимнего выжил -
Расстреляли мятежный Кронштадт,
Как когда-то Коммуну в Париже.
Монолог убитого
Автор:Аркадий Кутилов
Я в атаку последнюю шел,
но судьба изменила герою...
Плюс к тому - оказался тяжел
тот снаряд, что упал под горою.
Хорошо! И дымком понесло,
и предсмертные слезы просохли...
Плюс к тому - умереть повезло:
те, кто выжил, в плену передохли.
Плюс к тому - тишина... тишина...
Не слыхать разговора винтовок...
...И вползают на грудь ордена,
давят лапками божьих коровок.
Господа офицеры (песня для к/ф «Трактир на Пятницкой»)
Автор: Александр Дольский
Всё идешь и идешь, и сжигаешь мосты.
Правда где - а где ложь? Слава где - а где стыд?
А Россия лежит в пыльных шрамах дорог,
А Россия дрожит от копыт и сапог.
Господа офицеры, голубые князья,-
Я, конечно, не первый, и последний - не я...
Господа офицеры, я прошу вас учесть:
Кто сберег свои нервы - тот не спас свою честь.
Кто мне брат, кто мне враг – разберусь как-нибудь:
Я российский солдат – прям и верен мой путь.
Даже мать и отца, даже брата забыл,
Но в груди до свинца лишь Россию любил.
Господа офицеры, мне не грустно, о нет!
Суд людской или божий через тысячу лет,
Господа офицеры, я прошу вас учесть:
Господа офицеры, не спасет вашу честь!
Я врагов своих кровь проливаю, моля:
"Ниспошли к ним любовь, о Россия моя!"
А Россия лежит в пыльных шрамах дорог,
А Россия дрожит от копыт и сапог.
Господа офицеры, голубые князья,-
Я, конечно, не первый, и последний - не я...
Господа офицеры, я прошу вас учесть:
Кто сберег свои нервы - тот не спас свою честь.
Смотр
Автор: Леонид Каннегисер
На солнце, сверкая штыками –
Пехота. За ней, в глубине
Донцы-казаки. Пред полками –
Керенский на белом коне.
Он поднял усталые веки –
Он речь говорит. Тишина.
О, голос! Запомнить навеки:
Россия. Свобода. Война.
И если, шатаясь от боли,
К тебе припаду я, о, мать,
И буду в покинутом поле
С простреленной грудью лежать –
Тогда у блаженного входа
В предсмертном и радостном сне,
Я вспомню – Россия, Свообода,
Керенский на белом коне.
27 июня 1917
Любо, братцы, любо-I
Автор не установлен
Как на грозный Терек выгнали казаки
Выгнали казаки сорок тысяч лошадей.
И покрылось поле, и покрылся берег
Сотнями порубленных, постреляных людей.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить.
Атаман наш знает, кого выбирает.
Эскадрон по коням, да забыли про меня.
Им осталась воля да казачья доля,
Мне досталась пыльная горючая земля.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить.
А первая пуля, а первая пуля,
А первая пуля в ногу ранила коня.
А вторая пуля, а вторая пуля,
А вторая пуля в сердце ранила меня.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить.
Жинка погорюет - выйдет за другого,
За мово товарища, забудет про меня.
Жалко только волюшки во широком полюшке,
Жалко сабли вострой да буланого коня.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить.
Любо, братцы, любо-II
Автор не установлен
Как на быстрый Терек, на широкий берег
Вывели казаки сорок тысяч лошадей,
И покрылся берег, и покрылся берег
Сотнями порубленных, пострелянных людей.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Атаман наш знает, кого выбирает,
"Эскадрон по коням", да забыли про меня.
Им досталась воля и казачья доля,
Мне досталась черная холодная земля.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
А первая пуля в лоб меня целует,
А вторая пуля да поранила коня.
Жинка погорюет, выйдет за другого,
Выйдет за другого, позабудет про меня.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Жалко только волюшку во широком поле,
Жалко мать-старушку да буланого коня.
Во широком поле станет черный ворон,
Станет ворон очи соколиные клевать.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Старики, старухи, дети, молодухи,
Тихо спит станица, матери не спят.
Запалил станицу, вырезал станицу
Местечковый, трехъязыкий, жадный продотряд.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Так помянем, братцы, братьев наших верных,
Терских да кубанских наших братьев во Христе.
То иуда Троцкий, то иуда Свердлов
Подло распинали мать-Россию на кресте.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
И все то, что было, помним все, что было,
Тяжела казацкая мертвая слеза.
Даже и в могилах, в ямах торопливых
О Святой Руси Великой забывать нельзя...
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!..
Любо, братцы, любо-III
Автор: Сергей Боханцев
Как неслись тачанки, полем на Воронеж,
Падали под пулями, как под косою рожь.
На тачанках сзади надпись "Не догонишь!"
Под дугою спереди: "Живыми не уйдешь!"
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Тело мое белое, сердце мое смелое
Вороны да коршуны на части расклюют.
Не горюй, мамаша, что взяла не наша,
Скоро ли догонят, да когда еще убьют?
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Ало, братцы, ало кровь моя стекала,
Стремена за шпоры да руками по стерне...
Наискось рубашку расстегнула шашка,
Скоро конь буланый позабудет обо мне.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
С немцами, японцами вслед за белой конницей
К западной границе потянулись облака.
Девица тоскует, солнце степь донскую
Красит в цвет рубахи молодого казака.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Не пишите мне писем
Автор не установлен
Не пишите мне писем, дорогая графиня.
Для сурового часа письма слишком нежны.
Я и так сберегу Ваше светлое имя,
Как ромашку от пули на поле войны.
Пусть в безумной России не найти мне приюта,
И в крови захлебнулись луга и поля.
Но осталась минута, нашей боли минута,
Что простился с отчизной с борта корабля.
Не хочу пропадать я в Истанбуле турецком
Без любви и без славы, орденов и погон.
Ах, графиня, поверьте наболевшему сердцу,
Я лишь в Вас и в Россию был страстно влюблен.
Не пишите, графиня, нет в живых адресата.
Упустили Россию, как сквозь пальцы песок.
Ах, родная отчизна, разве ж ты виновата,
Что я пулю пускаю в поседевший висок?
Романс Сержа (из т/ф «Государственная граница»)
Автор не установлен
Я хочу попросить вас – скорей преклоните колени
Затеплите лампаду, или белую Божью свечу
Государь император сегодня поутру расстрелян
И наследник престола Российского отдан во власть палачу
Я хочу вам сказать – изменили мы долгу и вере
Но страха и подлости мы изменить не смогли
И за это судьба нам полною мерой отмерит
По два метра веревки и по два аршина земли
Я хочу вас уверить не стои о прошлом терзаться
Наше прошлое – дымка, наша жизнь мимолетна как сон
Встали наши часы – так давайте прощаться.
Господа офицеры, примите последний поклон!
Вальс юнкеров, или белый вальс
Автор не установлен
Под громкое троекратное раскатистое "Ура!"
Присягу императору давали юнкера.
Каникулы весенние, в собраньях вечера.
Этот вальс вас убаюкивал, опьянял вас, юнкера.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Струится вощеный паркет.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
В семнадцать мальчишеских лет.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Все было, как будто вчера,
Этот вальс не забыт, этот вальс помнит вас,
Юнкера, юнкера, юнкера.
А после под воем шрапнели мальчишки по Дону прошли.
Зашитые в полы шинели частицы российской земли.
В бензиновом, асфальтовом, в парижском ряду
Этот вальс вас успокаивал, отводил от вас беду.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Наивный, как весна,
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Тогда юнкерам не до сна.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Струится вощеный паркет.
Этот вальс не забыт, этот вальс помнит вас,
В семнадцать мальчишеских лет.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Оркестра военного медь.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
До сих пор продолжает звенеть.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Все было,как будто вчера.
Этот вальс не забыт, этот вальс помнит вас,
Юнкера, юнкера, юнкера.
читать дальше1. Белая песня
Все теперь против нас, будто мы и креста не носили.
Словно аспиды мы басурманской крови,
Даже места нам нет в ошалевшей от горя России,
И Господь нас не слышит - зови не зови.
Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиду,
Ждем холопскую пулю пониже петлиц.
Вот уж год, как Тобольск отзвонил по царю панихиду,
И предали анафеме души убийц.
И не Бог и не царь, и не боль и не совесть,
Все им "тюрьмы долой" да "пожар до небес".
И судьба нам читать эту страшную повесть
В воспаленных глазах матерей да невест.
И глядят нам во след они долго в безмолвном укоре,
Как покинутый дом на дорогу из тьмы.
Отступать дальше некуда - сзади Японское море,
Здесь кончается наша Россия и мы.
В красном Питере кружится, бесится белая вьюга,
Белый иней по стенам московских церквей,
В белом небе ни радости нет, ни испуга,
Только скорбь Божьей Матери в белой лампадке.
1967-1968
2. Перед боем
Закатилася зорька за лес, словно канула,
Понадвинулся неба холодный сапфир.
Может быть, и просил брат пощады у Каина,
Только нам не менять офицерский мундир.
Затаилася речка под низкими тучами,
Зашептала тревожная черная гать,
Мне письма написать не представилось случая,
Чтоб проститься с тобой да добра пожелать.
А на той стороне комиссарский редут - только тронь, а ну! -
Разорвет тишину пулеметами смерть.
Мы в ненастную ночь перейдем на ту сторону,
Чтоб в последней атаке себя не жалеть.
И присяга ясней, и. молитва навязчивей,
Когда бой безнадежен и чуда не жди.
Ты холодным штыком мое сердце горячее,
Не жалея мундир, осади, остуди.
Растревожится зорька пальбою да стонами,
Запрокинется в траву вчерашний корнет.
На убитом шинель с золотыми погонами.
Дорогое сукно спрячет сабельный след.
Да простит меня всё, что я кровью своею испачкаю,
И все те, обо мне чия память, крепка,
Как скатится слеза на мою фотокарточку
И закроет альбом дорогая рука.
3. По зеленым лугам и лесам...
По зеленым лугам и лесам,
По заснеженной царственной сини,
Может, кто-то другой или сам
Разбросал я себя по России.
Я живу за верстою версту,
Мое детство прошло скоморохом,
Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.
Моя радость под солнцем росой
Засверкает в нехоженых травах,
Отгремит она первой грозой,
Заиграет в глазах браговаров.
Моя щедрость - на зависть царям
Как награда за боль и тревоги.
Теплым вечером млеет заря
Над березой у сонной дороги.
Я тоску под осенним дождем
Промочил и снегами забросил,
И с тех пор мы мучительно ждем,
Долго ждем, когда кончится осень.
Свою ненависть отдал врагу,
Сад украсил я нежностью легкой,
А печаль в деревянном гробу
Опустил под "аминь" на веревках.
Моя жизнь, словно краски холста, -
Для того, чтобы все могли видеть.
Оттого моя правда чиста:
Никого не забыть, не обидеть.
Мое счастье в зеленом пруду
Позапуталось в тине замшелой.
Я к пруду непременно приду
И нырну за ним с камнем на шее.
4. Справа маузер, слева эфес
Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали.
И неслышно шла месть через лес
По тропинкам, что нам незнакомы.
Гулко ухал кулацкий обрез
Да ночами горели укомы.
Не хватало ни дней, ни ночей
На сумбур мировой заварухи.
Как садились юнцы на коней
Да усердно молились старухи!..
Перед пушками, как на парад,
Встали те, кто у Зимнего выжил...
Расстреляли мятежный Кронштадт,
Как когда-то Коммуну в Париже...
И не дрогнула ж чья-то рука
На приказ, что достоин Иуды,
Только дрогнули жерла слегка,
Ненасытные жерла орудий.
Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали...
5. Жестокий романс
Она была девочка Надя,
А он был путеец-студент.
И часто, на Наденьку глядя,
Он ей говорил комплимент:
- Ах, какие у вас локоточки!
Какой у вас пламенный стан!
С фуражки своей молоточки
За ваш поцелуй я отдам.
И часто в Елагином парке
Бродили они, как в раю.
И Наде он делал подарки,
Не глядя на бедность свою.
Но в Надю большую тревогу
Вселял его скорый отъезд -
Железную ставить дорогу
Он ехал в Уржумский уезд.
В далеком трактире сибирском
С подрядчиком он закусил,
Под рокот гитары забылся,
С цыганкой любовь закрутил.
Летели, шурша, сторублевки,
Как рой легкомысленных пчел.
И вот он с похмелья в "Биржевке"
Отдел происшествий прочел:
"Вчерась Полякова Надежда
Спрыгнула с Тучкова моста.
Ее голубая одежда
Осталась на ветках куста..."
И с криком рванулся путеец,
И ровно четыре часа
В трактире рыдал, как младенец,
И рвал на себе волоса.
И бросился в обские волны
Убийца и бывший студент.
И были отчаянья полны
Глаза его в этот момент...
"Ах, какие у вас локоточки!
Какой у вас пламенный стан!
С фуражки своей молоточки
За ваш поцелуй я отдам".
6. Поединок
Жадные пальцы на скользкие карты легли,
И закружился с Фортуной в обнимку Обман,
Ожили в штосе десятки, вальты, короли, -
Двое играли, поручик и штабс-капитан.
И загулял по душе недобор-перебор...
А может, виною был спрятанный туз в рукаве?
Горькою фразою вызлился карточный спор,
Ярым багрянцем по вешней осенней листве.
Плотно ли ненависть ваши закрыла глаза?
Всё ли готово у вас, господа, для стрельбы?
Нечего вам на прощанье друг другу сказать,
Глупые пули нацелены в гордые лбы.
Юный поручик с пробитою грудью лежит.
Смехом неистовым зло разрядился Изъян.
Жизнь погубивший - ты ж прав не имеешь на жизнь.
Вот и пустил себе пулю под сердце наш штабс-капитан.
Их схоронили. В молчании пили вино.
Лучше бы им поделить куражи в кутеже.
Свечи горели, но было на сердце темно,
Свечи горели, но холодно было душе.
Друг мой, ты в смертную вечность не верь,
Утром с оконца тяжелые шторы откинь.
Солнечным зайчиком в душу заглянет апрель,
Небо подарит пьянящую звонкую синь.
7. Пасьянс
Что сидишь допоздна, жжешь свечу над пасьянсом?
Сердцу хочется верить, что это не блеф:
Очарован тобой, опьяненный романсом
Твой бубновый король пал к ногам дамы треф.
И ты сияешь вся улыбкою счастливой,
И в сердце нет тревог, и сладостно душе...
О, как тебе легко быть молодой, красивой!
И всё желанное свершилося уже.
А к обедне опять ты спешишь деловито,
Где на паперти те же старухи стоят,
В черном платье своем, что давно уже сшито,
Пряча в черной вуали отрешенный свой взгляд.
Вновь ладаном дохнет величье золотое,
И рыжий бас попа бедой дрожит в тебе.
И ставишь ты на круг морщинистой рукою
Свечу за упокой, за короля бубей.
8. Ностальгическая
Заунывные песни летели
В край березовой русской тоски,
Где над детством моим отзвенели
Петербургских гимназий звонки.
Под кипящий янтарь оркестрантов,
Под могучее наше "Ура!"
Не меня ль государь-император
Из кадетов возвел в юнкера?
В синем небе литавры гремели
И чеканила поступь война.
И не мне ли глаза голубели
И махала рука из окна?
Мчались годы в простреленных верстах
По друзьям, не вернувшимся в ряд,
Что застыли в серебрянных росах
За Отечество и за царя.
Не меня ли вчера обнимали
Долгожданные руки - и вот,
Не меня ли в чека разменяли
Под шумок в восемнадцатый год?
9. Голубые лошади
Как по Красной площади –
Алый пыл знамён.
Голубые лошади,
Красный эскадрон.
Вслед глядели девушки,
Заслонясь рукой.
Только до победушки
Ой как далеко.
Там Шкуро и Мамонтов,
Врангель и Колчак
За царя Романова,
За своих внучат,
За обиду острую
Бьются ретиво.
Да ещё за Господа
Бога самого.
Ой, куда ты конница
Правишь копыты?
Ой, не скоро кончится
Девятнадцатый...
Запахами ночь шалит
Шпорный перезвон...
Голубые лошади,
Красный эскадрон.
Вариант, который исполняет Жанна Бичевская под названием «Перед пушками, как на парад»
Перед пушками, как на парад,
Встали те, кто у Зимнего выжил...
Расстреляли мятежный Кронштадт,
Как когда-то Коммуну в Париже...
Ведь не дрогнула ж чья-то рука
На приказ, что достоин Иуды,
Только дрогнули жерла слегка,
Ненасытные жерла орудий.
Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали...
И неслышно шла месть через лес
По тропинкам, что нам незнакомы.
Гулко ухал кулацкий обрез
Да ночами горели укомы.
Не одну за верстою версту,
Мое детство прошло скоморохом,
Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.
По зеленым лугам и лесам,
По заснеженной царственной сини,
Может, кто-то другой или сам
Разбросал я себя по России.
Я тоску под осенним дождем
Промочил и снегами забросил,
И с тех пор мы мучительно ждем,
Долго ждем, когда кончится осень.
Свою ненависть дал я врагу,
Сад украсил я нежностью легкой,
А печаль в деревянном гробу
Опустил под "аминь" на веревках.
Моя радость под солнцем росой
Засверкает в нехоженых травах,
Загремит она первой грозой,
Заиграет в глазах браговаров.
Мое счастье в зеленом пруду
Позапуталось в тине замшелой.
Я к пруду непременно приду
И нырну за ним с камнем на шее.
Перед пушками, как на парад,
Встали те, кто у Зимнего выжил -
Расстреляли мятежный Кронштадт,
Как когда-то Коммуну в Париже.
Монолог убитого
Автор:Аркадий Кутилов
Я в атаку последнюю шел,
но судьба изменила герою...
Плюс к тому - оказался тяжел
тот снаряд, что упал под горою.
Хорошо! И дымком понесло,
и предсмертные слезы просохли...
Плюс к тому - умереть повезло:
те, кто выжил, в плену передохли.
Плюс к тому - тишина... тишина...
Не слыхать разговора винтовок...
...И вползают на грудь ордена,
давят лапками божьих коровок.
Господа офицеры (песня для к/ф «Трактир на Пятницкой»)
Автор: Александр Дольский
Всё идешь и идешь, и сжигаешь мосты.
Правда где - а где ложь? Слава где - а где стыд?
А Россия лежит в пыльных шрамах дорог,
А Россия дрожит от копыт и сапог.
Господа офицеры, голубые князья,-
Я, конечно, не первый, и последний - не я...
Господа офицеры, я прошу вас учесть:
Кто сберег свои нервы - тот не спас свою честь.
Кто мне брат, кто мне враг – разберусь как-нибудь:
Я российский солдат – прям и верен мой путь.
Даже мать и отца, даже брата забыл,
Но в груди до свинца лишь Россию любил.
Господа офицеры, мне не грустно, о нет!
Суд людской или божий через тысячу лет,
Господа офицеры, я прошу вас учесть:
Господа офицеры, не спасет вашу честь!
Я врагов своих кровь проливаю, моля:
"Ниспошли к ним любовь, о Россия моя!"
А Россия лежит в пыльных шрамах дорог,
А Россия дрожит от копыт и сапог.
Господа офицеры, голубые князья,-
Я, конечно, не первый, и последний - не я...
Господа офицеры, я прошу вас учесть:
Кто сберег свои нервы - тот не спас свою честь.
Смотр
Автор: Леонид Каннегисер
На солнце, сверкая штыками –
Пехота. За ней, в глубине
Донцы-казаки. Пред полками –
Керенский на белом коне.
Он поднял усталые веки –
Он речь говорит. Тишина.
О, голос! Запомнить навеки:
Россия. Свобода. Война.
И если, шатаясь от боли,
К тебе припаду я, о, мать,
И буду в покинутом поле
С простреленной грудью лежать –
Тогда у блаженного входа
В предсмертном и радостном сне,
Я вспомню – Россия, Свообода,
Керенский на белом коне.
27 июня 1917
Любо, братцы, любо-I
Автор не установлен
Как на грозный Терек выгнали казаки
Выгнали казаки сорок тысяч лошадей.
И покрылось поле, и покрылся берег
Сотнями порубленных, постреляных людей.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить.
Атаман наш знает, кого выбирает.
Эскадрон по коням, да забыли про меня.
Им осталась воля да казачья доля,
Мне досталась пыльная горючая земля.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить.
А первая пуля, а первая пуля,
А первая пуля в ногу ранила коня.
А вторая пуля, а вторая пуля,
А вторая пуля в сердце ранила меня.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить.
Жинка погорюет - выйдет за другого,
За мово товарища, забудет про меня.
Жалко только волюшки во широком полюшке,
Жалко сабли вострой да буланого коня.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить.
С нашим атаманом
Не приходится тужить.
Любо, братцы, любо-II
Автор не установлен
Как на быстрый Терек, на широкий берег
Вывели казаки сорок тысяч лошадей,
И покрылся берег, и покрылся берег
Сотнями порубленных, пострелянных людей.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Атаман наш знает, кого выбирает,
"Эскадрон по коням", да забыли про меня.
Им досталась воля и казачья доля,
Мне досталась черная холодная земля.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
А первая пуля в лоб меня целует,
А вторая пуля да поранила коня.
Жинка погорюет, выйдет за другого,
Выйдет за другого, позабудет про меня.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Жалко только волюшку во широком поле,
Жалко мать-старушку да буланого коня.
Во широком поле станет черный ворон,
Станет ворон очи соколиные клевать.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Старики, старухи, дети, молодухи,
Тихо спит станица, матери не спят.
Запалил станицу, вырезал станицу
Местечковый, трехъязыкий, жадный продотряд.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Так помянем, братцы, братьев наших верных,
Терских да кубанских наших братьев во Христе.
То иуда Троцкий, то иуда Свердлов
Подло распинали мать-Россию на кресте.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
И все то, что было, помним все, что было,
Тяжела казацкая мертвая слеза.
Даже и в могилах, в ямах торопливых
О Святой Руси Великой забывать нельзя...
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!..
Любо, братцы, любо-III
Автор: Сергей Боханцев
Как неслись тачанки, полем на Воронеж,
Падали под пулями, как под косою рожь.
На тачанках сзади надпись "Не догонишь!"
Под дугою спереди: "Живыми не уйдешь!"
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Тело мое белое, сердце мое смелое
Вороны да коршуны на части расклюют.
Не горюй, мамаша, что взяла не наша,
Скоро ли догонят, да когда еще убьют?
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Ало, братцы, ало кровь моя стекала,
Стремена за шпоры да руками по стерне...
Наискось рубашку расстегнула шашка,
Скоро конь буланый позабудет обо мне.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
С немцами, японцами вслед за белой конницей
К западной границе потянулись облака.
Девица тоскует, солнце степь донскую
Красит в цвет рубахи молодого казака.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Не пишите мне писем
Автор не установлен
Не пишите мне писем, дорогая графиня.
Для сурового часа письма слишком нежны.
Я и так сберегу Ваше светлое имя,
Как ромашку от пули на поле войны.
Пусть в безумной России не найти мне приюта,
И в крови захлебнулись луга и поля.
Но осталась минута, нашей боли минута,
Что простился с отчизной с борта корабля.
Не хочу пропадать я в Истанбуле турецком
Без любви и без славы, орденов и погон.
Ах, графиня, поверьте наболевшему сердцу,
Я лишь в Вас и в Россию был страстно влюблен.
Не пишите, графиня, нет в живых адресата.
Упустили Россию, как сквозь пальцы песок.
Ах, родная отчизна, разве ж ты виновата,
Что я пулю пускаю в поседевший висок?
Романс Сержа (из т/ф «Государственная граница»)
Автор не установлен
Я хочу попросить вас – скорей преклоните колени
Затеплите лампаду, или белую Божью свечу
Государь император сегодня поутру расстрелян
И наследник престола Российского отдан во власть палачу
Я хочу вам сказать – изменили мы долгу и вере
Но страха и подлости мы изменить не смогли
И за это судьба нам полною мерой отмерит
По два метра веревки и по два аршина земли
Я хочу вас уверить не стои о прошлом терзаться
Наше прошлое – дымка, наша жизнь мимолетна как сон
Встали наши часы – так давайте прощаться.
Господа офицеры, примите последний поклон!
Вальс юнкеров, или белый вальс
Автор не установлен
Под громкое троекратное раскатистое "Ура!"
Присягу императору давали юнкера.
Каникулы весенние, в собраньях вечера.
Этот вальс вас убаюкивал, опьянял вас, юнкера.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Струится вощеный паркет.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
В семнадцать мальчишеских лет.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Все было, как будто вчера,
Этот вальс не забыт, этот вальс помнит вас,
Юнкера, юнкера, юнкера.
А после под воем шрапнели мальчишки по Дону прошли.
Зашитые в полы шинели частицы российской земли.
В бензиновом, асфальтовом, в парижском ряду
Этот вальс вас успокаивал, отводил от вас беду.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Наивный, как весна,
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Тогда юнкерам не до сна.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Струится вощеный паркет.
Этот вальс не забыт, этот вальс помнит вас,
В семнадцать мальчишеских лет.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Оркестра военного медь.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
До сих пор продолжает звенеть.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс,
Все было,как будто вчера.
Этот вальс не забыт, этот вальс помнит вас,
Юнкера, юнкера, юнкера.